— Все это истинная правда, — ответил Джимми. — Уверяю вас.

Отец Каллахэн поднялся и что-то достал из черной сумкиДжимми — две усеченных бейсбольных биты с заостренными концами. Повертев одну вруках, он сказал:

— Всего минуточку, миссис Смит. Будет совсем не больно.Никто не засмеялся.

Каллахэн вернул колья обратно, подошел к окну и выглянул наДжойнтер-авеню.

— Все вы говорите очень убедительно, — произнес он. — И,полагаю, мне следует добавить мелкую деталь, которой вы не располагаете.

Священник опять повернулся к ним.

— В витрине мебельного магазина Барлоу и Стрейкера виситобъявление. Оно гласит: «Закрыто до особого распоряжения». Сегодня утром, ровнов девять, я сам приходил туда обсудить голословные утверждения мистера Бэрка сэтим вашим таинственным мистером Стрейкером. Магазин заперт — и с парадного, ис черного хода.

— Вы должны признать — это сходится с тем, что сказал Марк,— заметил Бен.

— Может быть. А может быть, это чистая случайность.Позвольте мне еще раз спросить: вы уверены, что без католической церкви необойтись?

— Да, — ответил Бен. — Но, если придется, мы отправимся безвас. Если дойдет до того, что я останусь один — я пойду один.

— Нет нужды, — поднимаясь, отозвался отец Каллахэн. —Следуйте за мной к храму, джентльмены, и я выслушаю ваши исповеди.

9

Бен неуклюже опустился на колени в затхлой сумрачнойисповедальне. Голова шла кругом, в ней царил полный разброд и один за другиммелькали сюрреалистические образы: вот Сьюзан в парке, вот миссис Гликотступает перед импровизированным крестом из шпателей и ее дергающийся ротзияет, как открытая рана, вот из ситроена на нетвердых ногах вылезает одетыйкак пугало Флойд Тиббитс и кидается на него, вот Марк Питри нагнулся к окошкумашины Сьюзан. Бену в первый и последний раз пришло в голову: а не сон ли всеэто? — и его усталый рассудок с готовностью уцепился за такую возможность.

На глаза молодому человеку попалось что-то в углуисповедальни, и он с любопытством поднял предмет. Это оказалась пустаякоробочка от мятных леденцов, возможно, выпавшая из кармана какого-нибудьмаленького мальчика. Мазок неопровержимой реальности. Картонка под пальцамиБена была всамделишной и материальной. Кошмар происходил наяву.

Открылась маленькая раздвижная дверца. Бен посмотрел на нее,но увидеть за ней ничего не сумел. В окошке висела тяжелая шторка.

— Что мне делать? — спросил он шторку.

— Скажите: «Благослови, отче, ибо я грешил».

— Благослови, отче, ибо я грешил, — повторил Бен. Его голоспрозвучал в замкнутом пространстве странно и тяжело.

— Теперь рассказывайте о своих грехах.

— Обо всех? — ужаснулся Бен.

Бен начал, напряженно размышляя и стараясь держать в умеДесять заповедей в качестве этакого сортирующего экрана. Но легче от того, чтоон рассказывал, не становилось. Чувства очищения не было вовсе — только неясноесмущение, сопровождавшее раскрытие Беном незнакомцу недобрых тайн своего бытия.И все-таки он понимал, как такой обряд превращается в жгуче-захватывающуюпривычку, как процеженное спиртовое растирание для пьяницы-хроника илиспрятанные за неплотно прилегающей доской в ванной похабные картинки длямальчишки-подростка. В исповеди было нечто средневековое, отвратительное, как вритуальном акте рвоты. Бен обнаружил, что вспоминает сцену из бергмановской«Седьмой печати»: толпа оборванных кающихся грешников проходит по городу,пораженному черной чумой, и в кровь бичует себя березовыми прутьями. Такоесамообнажение рождало в Бене ненависть (но солгать этот упрямец себе непозволил бы, хотя ложь могла получиться вполне убедительной), отчего цель этогодня становилась реальной в последнем смысле, и убедительной, и Бен буквальновидел написанное на черном экране своего мозга слово «вампир» — не так, какпишут в фильмах ужасов, а маленькими аккуратными буковками, предназначеннымидля вырезания на дереве или выцарапывания на свитке. В тисках чуждого обрядамолодой человек чувствовал себя беспомощным, оторванным от своей эпохи —исповедальня могла бы быть прямым пневмопроводом в те времена, когда вервольфы,инкубы и ведьмы были той частью внешней тьмы, с которой мирились, а церковь —лишь маяком света. Бен впервые в жизни ощутил медленный, вселяющий ужас пульсразбухающих столетий. В первый раз собственная жизнь представилась емуискоркой, тускло поблескивающей в конструкции, которая при внимательномрассмотрении могла свести с ума кого угодно. Мэтт не говорил им, что отецКаллахэн убежден, будто его церковь — Сила, но теперь-то Бен мог догадатьсясам. Он чуял присутствие Силы в этой вонючей коробчонке. Сила вламывалась кнему, оставляя нагим и презренным, и Бен чувствовал это лучше всякого католика,привыкшего к исповеди с младых ногтей.

Когда Бен вышел наружу, его опахнул благодатный свежийвоздух из открытых дверей. Он провел ладонью по шее, и, когда отнял руку, таоказалась мокрой.

Появился Каллахэн.

— Еще не все, — сказал он.

Бен без единого слова вернулся внутрь, но колен непреклонил. Каллахэн назначил ему епитимью — десять «Отче наш» и десять«Радуйся, Мария».

— А эту я не знаю, — сказал Бен.

— Я дам вам карточку с текстом молитвы, — ответил голосиз-за шторки. — Сможете повторять про себя по дороге в Камберленд.

Бен помялся.

— Знаете, Мэтт был прав. Когда говорил, что это окажетсятруднее, чем мы думаем. Раньше, чем дело будет кончено, мы изойдем кровавымпотом.

— Да? — откликнулся Каллахэн.

Вежливо? Или просто с сомнением? — Бен не мог решить. Онопустил глаза и увидел, что еще держит коробочку от мятных леденцов. Судорожносжав пальцы, он превратил ее в нечто бесформенное.

10

Около часу дня они влезли в большой бьюик Джимми Коди итронулись в путь. Все молчали. Отец Дональд Каллахэн ехал в полном облачении —сутане, стихаре и белоснежной столе с пурпурной каймой. Каждому он далнебольшой пузырек со святой водой из священной купели и каждого благословилкрестным знамением. На коленях священник держал небольшую серебрянуюдарохранительницу с несколькими кусочками Святого причастия. Сначала ониостановились в Камберленде у конторы Джимми. Оставив мотор работать вхолостую,доктор пошел к себе и вернулся в мешковатой спортивной куртке, которая скрываламассивный револьвер Маккаслина. В правой руке Джимми нес обычный молоток.

Бен, до некоторой степени увлеченный этим зрелищем, уголкомглаза заметил, что Марк с Каллахэном тоже уперлись глазами в молоток. У тогобыла вороненая стальная головка и дырчатая резиновая рукоятка.